18:01 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона | |
| Первые работы Л. в области медицины, в особенности о кретинизме, обратили на него внимание Вирхова. С 1855 г. начинают появляться его журнальные статьи по психиатрии, кафедру которой он занял в павийском университете в 1862 г., будучи вместе с тем директором дома сумасшедших в Пейзаро; ныне проф. туринского унив. Особенное внимание обратил на себя Л. теорией о невропатичности гениальных людей, на почве которой он построил смелую параллель между гениальностью и бессознательным состоянием, а также психическими аномалиями. К изучению преступников он один из первых применил антропометрический метод. Задавшись целью выдвинуть на первый план изучение "преступника", а не "преступления", на котором, по мнению Л., исключительно сосредоточивалось господствовавшее до него так называемое классическое направление науки уголовного права, он подвергал исследованию различные физические и психические явления у большого числа лиц преступного населения и этим путем выяснял природу преступного человека, как особой разновидности. Исследования патологической анатомии, физиологии и психологии преступников дали ему ряд признаков, отличающих, по мнению его, прирожденного преступника от нормального человека. Руководствуясь этими признаками, Л. признал возможным не только установить тип преступного человека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступников, как, например, ворам, убийцам, изнасилователям и др. Череп, мозг, нос, уши, цвет волос, татуировка, почерк, чувствительность кожи, психические свойства преступников подверглись наблюдению и измерению Л. и его учеников, послужив им основанием к общему заключению, что в преступном человеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предков. Выведенное отсюда родство преступного человека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притупленной чувствительности, в любви к татуировке, в неразвитости нравственного чувства, обусловливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка и даже в особом письме, напоминающем иероглифы древних. Не только эти признаки, однако, но даже основные взгляды Л. на преступника менялись по мере развития его работ, так что развитая им атавистическая теория происхождения преступного человека не помешала ему видеть в последнем также проявление нравственного помешательства и эпилепсии. Быстрота изменений во взглядах и резкость нападок критики побудили Л. в 1890 г. издать краткое изложение сложившихся в ту пору воззрений представителей школы уголовной антропологии ("L'anthropologie criminelle et ses recents progres"). Критическое отношение к трудам Л. выясняет крупные недостатки его учения и умаляет значение установленных им положений. Рассматривая уголовное право как отрасль физиологии и патологии, Л. переносит уголовное законодательство из области моральных наук в область социологии, сближая его, вместе с тем, с науками естественными. Генезис преступности приводит его к заключению, что должна существовать аналогия между карательной деятельностью государства, охраняющей социальную жизнь, и теми реакциями, которые обнаруживают как животные, так и растения на испытываемые ими внешние воздействия. Оперируя с понятием преступления не как с понятием юридическим, условным, меняющимся во времени и месте, а как с понятием, относящимся к неизменным явлениям природы, объясняя преступление преступником и не обособляя юридическую и антропологическую точку зрения на него, Л. допустил крупную методологическую ошибку, имевшую роковое значение для его трудов. На брюссельском международном уголовно-антропологическом конгрессе с особой яркостью выяснилась несостоятельность понятия преступного человека как особого типа, равно как и всех тех частных положений, которые из этого понятия выводил Л. Он встретил решительных противников прежде всего со стороны криминалистов, восставших против попытки уничтожения основ существующего уголовного правосудия и замены нынешних судей-криминалистов судьями новой формации, навербованными из среды представителей естественнонаучных знаний. Независимо от криминалистов, Л. нашел себе опасных противников и среди антропологов, доказывавших, что уголовное право - наука социальная и прикладная и что ни по предмету своему, ни по методу исследования она не может быть сближаема с антропологией. В борьбе со своими противниками Л. обнаружил ту же неутомимую энергию, которая никогда не оставляла его в его созидательной научной работе. Он трудится, по его словам, не для того, чтобы дать своим исследованиям практическое, прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого, он служит науке только ради науки. Возражая на сделанный ему упрек в нелогичности, он, не затрудняясь, ответил: "во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так наз. здравый смысл - самый страшный враг великих истин". Не смущаясь нападками, он создавал новые, крупные труды. Так, после соч. о преступном человеке: "L'uomo deliquente" (1876), в котором, рядом с прирожденными преступниками, он исследовал преступников случайных, впавших в преступление в силу несчастного стечения обстоятельств (криминалоиды), полупомешанных, обладающих всеми задатками преступности (маттоиды), и псевдопреступников (караемых законом, но не опасных для общества), Л. написал книгу о политическом преступлении и о революциях в отношении их к праву, уголовной антропологии и науке управления: "Il delitto politico e le rivoluzioni" (1890), в котором, исходя из отвращения большинства к новаторству и стремления к нему гениев и полупомешанных (миносеизм и филонеизм), пришел к заключению, что революция, как историческое выражение эволюции, есть явление физиологическое, тогда как бунт есть явление патологическое. Последним крупным трудом его представляется труд о преступной женщине "La donna deliquente" (1893), первая часть которого имеет предметом своим исследование типа нормальной женщины. Здесь проводится мысль о глубоком различии женщины от мужчины, по ее физической и психической организации. Из трудов Л. переведены на русский язык: "Гениальность и помешательство" (1892), "Новейшие успехи науки о преступнике" (1892), "Любовь у помешанных" (1889). См. И. Закревский, "Об учениях уголовно-антропологической школы" (1891); А. Вульферт, "Антрополого-позитивная школа угол. права в Италии" (1887 и 1893); Э. Радлов, "Чезаре Л. и уголовная антропология" (в "Русск. Обозрении"); Н. С., "Антропологическое направление в исследованиях о преступлении и наказании" ("Юридический Вестник", 1882); В. Чиж, "Криминальная антропология" (1895). В журнале "Zukunft" дочерью Л. помещены биографические о нем сведения. В. С ? ий. Ломонос (Clematis L.) - род растений из сем. лютиковых (Ranunculaceae). Большинство видов относится к группе лиан, только у немногих стебли прямостоячие. Л. ? растения травянистые и кустарные. Соки едкие: свежая трава многих Л., приложенная к коже, производит нарывы. Простые или перистые листья у них супротивные; цветки одиночные или собранные в метельчатые соцветия. Околоцветник простой, из 4 - 6 белых или ярко окрашенных листков. Плодики - семянки, с длинно пушистым столбиком. Всех видов около 100. В Европ. России С. integrifolia L. (травянистое растение, стебель прямостоячий одиночный фиолетовый довольно крупный цветок), С. recta L. (полукустарниковая лиана, с перистыми листьями и белыми метельчатыми цветками), С. Vitaloa L. и С. Flammula L. (цепкие, снабженные усами лианы). Многие виды Л. разводятся как декоративные вьющиеся растения: С. Viticella L. (из южн. Европы и Закавказья, с темными красно-бурыми цветками), C.Viorna (из Сев. Америки, с малиновыми или пурпуровыми цветками), С. lanuginosa Lindl (из Японии), С. patens, С. Helena и др. Требуют хорошей почвы и ежедневной поливки; размножаются отводками, черенками и семенами. Виды С. (recta, Flammula, Vitalba) употребляются в народной медицине против сифилиса и ревматизма. С.Р. Ломоносов (Михаил Васильевич, 1711-1765) - знаменитый поэт и ученый. Он был первым русским, который с полным правом мог стоять наряду с современными ему европейскими учеными, по многочисленности, разнообразию и самобытности научных трудов по физике, химии, металлургии, механике и др. Первоклассные ученые XVIII в., как Эйлер, Вольф и др., отдавали справедливость таланту и трудам Л. Современные нам русские ученые находят у Л. блестящие мысли по естествознанию, опередившие свой век. Но Л., по условиям времени, не мог вполне отдаться науке и был преимущественно замечательным популяризатором естествознания. Главная заслуга Л. состоит в обработке русского литературного языка; в этом смысле он был "отцом новой русской литературы". Кроме прозаического языка для научных сочинений, для торжественных речей, Л. создал и поэтический язык, преимущественно в своих одах. Он дал также теорию языка и словесности, в первой русской грамматике и риторике. Почти целое столетие господствовала эта теория в русской литературе, и во имя ее в начале настоящего столетия открылась борьба последователей Шишкова против Карамзина и его школы; более значительное изменение в русской литературной речи произошло только с Пушкина, отрицавшего "однообразные и стеснительные формы полуславянской, полулатинской" конструкции прозы Л. ("Мысли на дороге", 1834). Опыты Л. в эпосе, трагедия и история были менее удачны, и он уже в свое время должен был уступить в них первенство другим писателям. Литературная слава Л. создалась его "одами", в которых он является последователем европейского ложноклассицизма. Как национальный поэт, Л. в одах проявил сильный и выразительный язык, часто истинное поэтическое одушевление, возбуждавшееся в нем картинами великих явлений природы, наукой, славными событиями современной истории, особенно деятельностью Петра Великого, наконец - мечтаниями о славной будущности отечества. Как безусловный патриот, "для пользы отечества" Л. не щадил ни времени, ни сил. В массе проектов и писем он, как публицист и общественный деятель, излагал свои мысли о развитии русского просвещения и, как истый сын народа - о поднятии народного благосостояния. Современники называли его "звездой первой величины", "великим человеком", "славным гражданином" (Дмитревский, Штелин). Пушкин, осуждавший прозу Л., сказал о его значении: "Л. был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый русский университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом". Л. родился в Архангельской губ., в Куроостровской волости, в деревне Денисовке, Болото тож, близ Холмогор, в 1711 г. (как значится на могильном памятнике Л. в АлександроНевской лавре; иные свидетельства указывают на 1709, 1710 и даже 1715 гг.; см. Пекарский, "История Академии Наук" II, 267) от зажиточного крестьянина, Василия Дорофеева Ломоносова, и дочери дьякона из Матигор, Елены Ивановой. У отца Л. была земельная собственность и морские суда, на которых он занимался рыбной ловлей и совершал далекие морские разъезды, с казенной и частной кладью. В этих разъездах участвовал и юный Михайло, с таким одушевлением вспоминавший впоследствии в своих ученых и поэтических сочинениях Северный океан, Белое море, природу их берегов, жизнь моря и северное сияние. В литературной деятельности Л. отчасти отразилось также влияние народной поэзии, столь живучей на севере России. И в грамматике, и в риторике, и в поэтическ. произведениях Л. мы находим отражение этого влияния. Еще Сумароков упрекал Л. "холмогорским" наречием. На родине же Л. наслышался о Петре Великом и напитался церковнославянской книжной стариной, которою жили поморские старообрядцы. Отчасти под этим последним влиянием, отчасти под влиянием матери Л. выучился грамоте и получил любовь к чтению. Но мать Л. рано умерла, а мачеха не любила его книжных занятий: по собственным его словам (в письме к И.И. Шувалову, 1763), он "принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах, и терпеть стужу и голод". Грамотные куроостровские крестьяне, Шубные, Дудины и Пятухин, служивший приказчиком в Москве, снабжали Л. книгами, из которых он особенно полюбил славянскую грамматику Мелетия Смотрицкого, Псалтирь в силлабических стихах Симеона Полоцкого и Арифметику Магницкого. Эти же крестьяне помогли Л. отправиться в Москву для обученья наукам, в 1730 г. Сохранились записи в волостной книге куроостровской волости взносов подушной подати за М. Л., с 1730 по 1747 г., причем с 1732 г. он показывался в бегах. После различных мытарств, Л. попал в московскую "славянолатинскую" академию или "школу", в которой преподавали питомцы киевской академии. Здесь Л. изучил латинский язык, пиитику, риторику и, отчасти, философию. О своей жизни этого первого школьного периода Л. так писал И.И. Шувалову в 1753 г.: "имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как за денежку хлеба и на денежку квасу, протчее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет (17311736), и наук не оставил". Не без основания предполагают, что в этот период Л. побывал в Киеве, в академии. Описание днепровских берегов в "Идиллии Полидор" (1750) свидетельствует о живых впечатлениях Л. от "тихого Днепра", который "в себе изображает ивы, что густо по крутым краям его растут"; поэт упоминает волов, соловья, свирелки пастухов, днепровские пороги и проч. В архиве киевской духовной акд. нет никаких следов о пребывании в академии Л., но рассказ первого жизнеописателя Л., Штелина (Пекарский, "История Акд. Наук", II, стр. 284), вполне вероятен. Уже в московской акд. Л. написал стихи, которые впервые напечатал акад. Лепехин в описании своего "Путешествия": "Услышали мухи медовые духи, прилетевши сели, в радости запели. Егда стали ясти, попали в напасти, увязли по ноги. Ах, плачут убоги: меду полизали, а сами пропали". Несомненно, что изучение пиитики и риторики в московской акд. имело значение в развитии Л., как поэта и оратора, хотя главным образом ему способствовало дальнейшее образование за границей. Счастливая случайность - вызов в 1735 г. из московской академии в академию наук 12 способных учеников - решила судьбу Л. Трое из этих учеников, в том числе Л., были отправлены, в сентябре 1736 г., в Германию, в марбургскй унив., к "славному" в то время проф. Вольфу, известному немецкому философу. Л. занимался под руководством Вольфа математикой, физикой и философией, и затем еще в Фрейберге, у проф. Генкеля, химией и металлургией, всего пять лет. Вместе с похвальными отзывами о занятиях Л. за границей, руководители его не раз писали о беспорядочной жизни, которая кончилась для Л. в 1740 г. браком, в Марбурге, с Елизаветой-Христиной Цильх, дочерью умершего члена городской думы. Беспорядочная жизнь, кутежи, долги, переезды из города в город были не только последствием увлекающейся натуры Л., но и отвечали общему характеру тогдашней студенческой жизни. В немецком студенчестве Л. нашел и то увлечение поэзией, которое выразилось в двух одах, присланных им из-за границы в акд. наук: в 1738 г. - "Ода Фенелона" и в 1739 г. - "Ода на взятие Хотина" (к последней Л. приложил "Письмо о правилах российского стихотворства"). Эти две оды, несмотря на их громадное значение в истории русской поэзии, не были в свое время напечатаны и послужили только для акд. наук доказательством литературных способностей Л. Между тем, с "Оды на взятие Хотина" и "Письма о правилах российского стихосложения" начинается история нашей новой поэзии. С большим поэтическим талантом, чем Тредьяковсмй, раньше выступавший с теорией тонического стихосложения, Л. указывая на "неосновательность" принесенного к нам из Польши силлабического стихосложения, предлагает свою версификацию, основанную на свойствах российского яз., на силе ударений, а не на долготе слогов. Замечательно, что уже в этом первом опыте Л. является не поклонником рифмачества, а указывает на значение и выбор поэтических слов, на сокровищницу русского яз. - После разных злоключений (вербовки в немецкие солдаты, побега из крепости Везель), Л. возвратился в Петербург в июне 1741 г. В августе того же года в "Примечаниях к Петербургским Ведомостям" (ч. 66-69) помещены были его "Ода на торжественный праздник рождения Императора Иоанна III" и "Первые трофеи Его Величества Иоанна III чрез преславную над шведами победу" (обе оды составляют библиографическую редкость, так как подверглись общей участи - истреблению всего, что относилось ко времени имп. Иоанна Антоновича). Несмотря на оды, переводы сочинений иностранцев академиков и занятия по кабинетам, студент Л. не получал ни места, ни жалованья. Только с восшествием на престол Елизаветы Петровны, в январе 1742 г., Л. был определен в акд. адъюнктом физики. В 1743 г. Л. обращается к переложению в стихи псалмов и сочиняет две лучшие свои оды: "Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" и "Утреннее размышление о Божием величестве". В этом же году Л., вследствие "продерзостей", непослушания конференции акд. и частых ссор с немцами в пьяном виде, более семи месяцев "содержался под караулом" и целый год оставался без жалованья; на просьбы о вознаграждении для пропитания и на лекарства он получил только разрешение взять академических изданий на 80 р. В прошении об определении его проф. химии (1745) Л. ничего не говорит о своих одах, упоминая только о своих "переводах физических, механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский, о сочинении горной книги и риторики, об обучении студентов, об изобретении новых химических опытов и о значительном присовокуплении своих знаний". Назначение в академию - профессором химии - совпало с приездом жены Л. из-за границы. С этого времени начинается более обеспеченная и спокойная жизнь Л., среди научных трудов, литературных занятий и лучших общественных отношений. В 1745 г. он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на русском языке, в 1746 г. - о наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук и проч. В предисловии к сделанному им тогда же переводу Вольфовой физики Л. определительно и понятно рассказал об успехах наук в XVIIXVIII вв. Это была совершенная новинка на русском языке, для которой Л. должен был изобретать научную терминологию. Такое же популяризирование науки проявилось в академических речах Л. о пользе химии и пр. С 1747 г., кроме торжественных од, Л. должен был составлять стихотворные надписи на иллюминации и фейерверки, на спуск кораблей, маскарады, даже писать по заказу трагедии ("Тамира и Седим", 1750; "Демофонт", 1752). В 1747 г., по поводу утверждения имп. Елизаветой нового устава для академии и новых штатов, Л. написал знаменитую оду, начинающуюся известными стихами: "Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда, коль ты полезна и красна!". Здесь поэт воспел и свой идеал, свой кумир - Петра Великого ("Послав в Россию человека, какой не слыхан был от века"), а вместе с ним и науки - "божественные, чистейшего ума плоды" ("науки юношей питают, отраду старым подают"). В одной из заключительных строф этой оды Л. восклицает: "О вы, которых ожидает отечество от недр своих, и видеть таковых желает, каких зовет от стран чужих, о ваши дни благословенны! дерзайте ныне ободренны раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать". Есть в этой оде кое что заимствованное из древних классических писателей, из которых Л. в том же году сделал стихотворные переводы. Между тем Л. продолжал свои научные занятия физикой, химией и издавал латинские диссертации, находившие полное одобрение со стороны таких заграничных ученых, как берлинский академик Эйлер. Благодаря вниманию Эйлера, Л. добился, наконец, устройства химической лаборатории (1748). В 1743 г. при академии возникли исторический департамент и историческое собрание, в заседаниях которых Л. повел борьбу против Миллера, обвиняя его в умышленном поношении славян, Нестора летописца и других российских авторитетов и в предпочтении, отдаваемом иностранцам. В том же году он издал первую на русском языке риторику, воспользовавшись не только старыми латинскими риториками Кауссина и Помея, но и современными ему работами Готшеда и Вольфа. Между литературными и научными трудами Л. существовала самая тесная связь; лучшая его ода, "Вечернее размышление", полная поэтического одушевления и неподдельного чувства, по словам самого Л. содержит его "давнейшее мнение, что северное сияние движением Ефира произведено быть может". И стихом, и русским языком Л. владел лучше чем два других выдающихся литератора его времени - Тредьяковский и Сумароков. Последние вели с Л. постоянную борьбу, вызывая на споры о языке, о стиле и литературе. Иногда эти споры, по условиям времени, принимали и грубую форму; но Л. всегда выходил из них победителем. В торжественном собрании академии наук; в 1749 г., Л. произнес "Слово похвальное имп. Елизавете Петровне", в котором, как и в одах, прославлял Петра Великого и науки в их практическом приложении к пользе и славе России. Похвалы императрице обратили внимание на Л. при дворе, а в академии создали ему немало завистников, во главе которых стоял сильный Шумахер. Около 1750 г. Л. нашел "патрона" в лице любимца имп. Елизаветы, И. И. Шувалова, к которому поэт написал несколько задушевных писем в стихах и в прозе, имеющих ценное автобиографическое значение. В одном из них Л. говорит о себе: "воспомяни, что мой покоя дух не знает, воспомяни мое раченье и труды. Меж стен и при огне лишь только обращаюсь; отрада вся, когда о лете я пишу; о лете я пишу, а им не наслаждаюсь и радости в одном мечтании ищу". В это время Л. был особенно занять мозаикой, стеклянными и бисерными заводами. В 1751 г. Л. напечатал первое издание своих сочинений: "Собрание разных сочинений в стихах и прозе" (1400 экз.). По приказанию президента акад., гр. Разумовского, Л. сочинил "российскую речь ученой материи", выбрав предметом "Слово о пользе химии" (1754 г., 6 сентября). Слово начинается доказательствами превосходства "учения" европейских жителей перед дикостью "скитающихся американцев"; далее говорится о важном значении математики для химии, об ожидаемых результатах дальнейшего движения науки. Это "Слово", как и последовавшие затем слова - "О явлениях воздушных от электрической силы происходящих" (1763), "О происхождении света, новую теорию о цветах представляющее" (1756), "О рождении металлов от трясения земли" (1757), "О большей точности морского пути" (1759), "Явление Венеры на солнце наблюденное" (1761) - ясно указывают на самостоятельные опытные труды Л. в широкой области "испытания натуры". Замечательна манера научного изложения у Л.: обращение от отвлеченных научных понятий к обыденной жизни, в частности - к жизни русской. Ежегодно Л. печатал латинские диссертации в академич. изданиях. В 1753 г. Л. получил привилегию на основание фабрики мозаики и бисера и 211 душ, с землей, в Копорском у. В это именно время он написал свое известное дидактическое стихотворение: "Письмо о пользе стекла" ("Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов"). Через Шувалова Л имел возможность провести важные планы, например основание в 1755 г. московского университета, для которого Л. написал первоначальный проект, основываясь на "учреждениях, узаконениях, обрядах и обыкновениях" иностранных университетов. В 1753 г. Л. долго занимал вопрос об электричестве, связанный с несчастной смертью проф. Рихмана, которого "убило громом" во время опытов с машиной. Л. писал Шувалову о пенсии семье Рихмана и о том, "чтобы сей случай не был протолкован противу приращения наук". "Российская Грамматика Михаила Ломоносова" вышла в 1765 г. и выдержала 14 изданий (перепечат. в "Ученых Записках 2 отд. акд. Наук", кн. III, 1856, с предисл. академика Давыдова). Несмотря на то, что "Грамматика" Л. основана на "Грамматике" Смотрицкого, в ней много оригинального для того времени: Л. различал уже буквы от звуков и, как естествоиспытатель, определял происхождение звуков анатомо-физиологическое и акустическое, говорил о трех наречиях русского яз. (московском, северном и украинском), изображал фонетически выговор звуков в словах. В примерах Л. нередко приводит личную свою жизнь: "стихотворство моя утеха, физика мои упражнения". В 1756 г. Л. отстаивал против Миллера права низшего русского сословия на образование в гимназии и университете. Прямота и смелость Л. тем более поразительны, что он не раз подвергался тяжелым обвинениям и попадал в щекотливое положение (см. Пекарский, стр. 483: "Дело тобольского купца Зубарева о руде" и стр. 603: "О богопротивном пашквиле Л. - Гимн бороде"). "Гимн бороде" (1757) вызвал грубые нападки на Л. со стороны Тредьяковского и др. В 1757 г. И.И. Шувалов содействовал изданию сочинений Л., с портретом автора, в Москве, во вновь учрежденной университетской типографии. В этом собрании появилось впервые рассуждение Л. "О пользе книг церковных в российском языке", Это "Рассуждение" объясняло теоретически то, что было совершено всей литературной деятельностью Л., начиная с его первых опытов 1739 г., т.е. создание русского литературного языка. В церковной литературе Л. видел множество мест "невразумительных", вследствие включения в перевод "свойств греческих, славенскому языку странных". В современной ему русской литературе Л. находил "дикие и странные слова", входящие к нам из чужих языков. Свою теорию "чистого российского слова" Л. построил на соединении яз. церковнославянского с простонародным российским, разумея под последним преимущественно московское наречие. Вообще в "Рассуждении" Л. признавал близость русского яз. к церковнославянскому и близость русских наречий и говоров друг к другу - большую, чем напр. между немецкими наречиями и др. Учение о штилях Л. основывал на различии следующих "речений" - слов российского яз.: 1) общеупотребительных в церковнославянском и русском, 2) книжных по преимуществу, исключая весьма обветшалых и неупотребительных и 3) простонародных, исключая "презренных, подлых слов". Отсюда Л. выводил три "штиля": высокий, из слов славенороссийских, для составления героических поэм, од, прозаичных речей о важных материях; средний - "не надутый и не подлый", из слов славенороссийских и русских, для составления стихотворных дружеских писем, сатир, эклог, элегий и прозы описательной; низкий - из соединения среднего стиля с простонародными "низкими словами", для составления комедий, эпиграмм, песен, прозаических дружеских писем и "писаний обыкновенных дел". Эта стилистическая теория Л., вместе с синтаксическим построением Ломоносовской литературной речи в периодах, и создала русский литературный яз. XVIII в. - язык поэзии, ораторского искусства и прозы.  Ссылка на страницу: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона Теги: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона | |
|
| |
ТОП материалов, отсортированных по комментариям
ТОП материалов, отсортированных по дате добавления
ТОП материалов, отсортированных по рейтингу
ТОП материалов, отсортированных по просмотрам
| Всего комментариев: 0 | |